Расул Жумалы

 

Кыргызстан, как и Казахстан, продекларировал свою независимость на обломках СССР в 1991 году. Неверно полагать, что бурные перемены конца 1980-х, предвестившие конец «могучей и необъятной», застали «страну гор и тюльпанов» врасплох. Уже тогда либерализация политической жизни в ней шла гораздо более интенсивными темпами, чем у нас. В 1990 году здесь действовало около 40 крупных общественных организаций. Движущей силой демократизации социума выступало движение «Кыргызстан».

Первый президент Аскар Акаев, кстати, единственный центральноазиатский лидер, вышедший из академических кругов, в дни агонии Советского Союза проявил себя убежденным приверженцем демократии и идей суверенности. Эти качества особенно ярко проявились в дни последнего имперского окрика — августовского путча 1991 года. Тогда в числе немногих лидеров республик (кто-то даже посылал приветственные телеграммы в адрес ГКЧП) он выступил против лубянской хунты, пытавшейся восстановить диктатуру Москвы. Риск по тем временам был нешуточный. Никто не мог поручиться, что заговорщики падут. Обошлось. Но «семья наций» уже трещала по всем швам.

Пустившись в свободное плавание, Кыргызстан энергично принялся за построение рыночной экономики. Но для республики, 98% экспорта которой шло на рынки Союза, разрыв хозяйственных связей означал катастрофу. Свою уязвимость признавали и в самом Бишкеке: территориальная замкнутость, неразвитые транспортные сети, отсутствие больших запасов энергоносителей, зависимость не только от внутренних, но и внешних угроз.

В этих условиях акцент делался на раскручивании международного сотрудничества. В страну были приглашены иностранные советники, установился диалог с МВФ, утверждена программа привлечения прямых инвестиций. По свидетельству президента, «большую помощь оказывали США, Япония, Германия, Турция, Швейцария, Нидерланды…»

Коренные преобразования произошли в области демократизации общественной жизни, партийного строительства. Парламент получил широкие полномочия. На международной арене республика позиционировалась как «островок демократии».

Сам Акаев представал со страниц западной прессы в качестве образцового постсоветского руководителя. Его с распростертыми объятьями принимали в Вашингтоне и Лондоне, Берлине и Париже. Не скупились на хвалебные эпитеты и похлопывания по спине. Киргизы превратились в миссионеров западных стандартов в СНГ. Западу требовался удачный прецедент. Акаев, обладая признаками просвещенного либерала, воспринимался в качестве идеальной кандидатуры на эту роль. Как следствие, наметилась действенная помощь международных финансовых институтов, доноров в виде льготных кредитов и долгосрочных грантов. Бишкек всемерно раскрывался в сторону Запада, но прагматично не порывал связи в рамках СНГ, основным же торговым партнером оказался Китай.

Все это позволило фаворитам Запада смягчить последствия рыночного обморока. Кыргызстан выглядел сравнительно благополучным местом на карте Центральной Азии и даже демонстрировал некоторый экономический подъем в 1995—1997 годах. Например, в майском докладе МВФ 1995 года констатировалось, что среди государств СНГ Киргизия дальше всех продвинулась по пути экономических преобразований.
Правда, разнонаправленный и широчайший охват в дипломатии небольшой, по сути, страны нередко приводил к противоречивым шагам на международной арене. Так, вступив в 1998 году во Всемирную торговую организацию, Кыргызстан, по оценке многих экспертов, скомпрометировал свое участие в СНГ. Да и скороспелое членство в ВТО больше навредило, чем содействовало республике.

В пределах собственно Центральной Азии Бишкек выказывал склонность двигаться в фарватере Астаны. Акаев не скупился на поддержку интеграционных инициатив казахстанского коллеги, проявил себя как убежденный приверженец упрочения двусторонних связей. Казахские собратья отвечали взаимностью. Даже те незначительные споры, что возникали вокруг ряда хозяйственных вопросов, удавалось быстро снимать. Но помимо действительно тесно увязанных политических, экономических интересов, культурно-духовного родства взаимное тяготение обусловливалось латентным давлением со стороны Ташкента. Многочисленная узбекская диаспора в кыргызской части Ферганской долины создавала почву для неприятностей. В диалоге с Астаной такого дискомфорта почти не было. С начала 2000-х экономически окрепший сосед превратился в еще более весомого партнера. Через него осуществлялась большая часть торговых операций, туда на сезонные заработки отправлялись десятки тысяч граждан республики, казахский капитал активно скупал акции местных предприятий, курортов и банков. Последнее обстоятельство даже вызвало недовольство части кыргызской элиты. Наконец, особое взаиморасположение сторон можно было разглядеть в единственном в СНГ династическом браке.

Одна из заповедей кыргызской дипломатии гласит: «у малых стран должны быть большие друзья». Отсюда и то исключительное внимание, которое уделялось поддержанию прочных, в то же время сбалансированных отношений с Россией, США и Китаем.

Но Россия образца 1990-х оставалась замкнутой на внутренних проблемах. Поэтому на прилегающей центральноазиатской арене основные ее интересы вращались разве что вокруг тяжеловесов — Казахстана и Узбекистана. О масштабном возвращении в Кыргызстан не могло идти и речи. Интерес Запада к Бишкеку также притупился.
К концу 1990-х общее развитие страны резко пошло на убыль. Ставки на региональную интеграцию оказались большей частью завышенными. Кредит доверия, выданный Западом в первые годы независимости, также стремительно иссякал, в том числе в силу упорного нежелания Акаева дистанцироваться от Москвы и Пекина.

С экономической точки зрения из фокуса внимания выпала такая важная деталь, как ставка на внутренние ресурсы. В Казахстане, например, роль опоры сыграл нефтегазовый комплекс, в Узбекистане, решив не рисковать, методы рыночного хозяйствования внедрялись строго дозированно. Кыргызстан не мог рассчитывать на преимущества, как в первом случае, но и не стал удерживать «контрольный пакет» государства, как во втором. Главные статьи экспорта — шерсть, хлопок, черные и цветные металлы, табак — не давали необходимого притока валюты. Забуксовали реформы. Внешние финансовые вливания использовались крайне неэффективно, их откровенно проедали без всякого намека на развитие. Часть денег просто растворилась в карманах коррумпированных чиновников. Экономика утрачивала состоятельность, основательно подсаживаясь на инвестиционную иглу. Долго так продолжаться не могло.

Снизился интерес к предлагаемым Бишкеком инвестиционным пакетам. Зарубежных бизнесменов отпугивала шаткость внутриполитической ситуации, коррупция. Реальной пользы от реформ население так и не ощутило, отрицательные же эмоции росли. В этих условиях большой размах получили оппозиционные движения. В ряды борцов с правящим режимом влились выходцы из властных структур, вчерашние соратники президента. Аскар Акаев, в свою очередь, все реже прибегал к прежде излюбленной демократической риторике. С конца 1990-х он принялся за укрепление президентской вертикали.

Параллельно запускались пробные, зачастую низкоэффективные прожекты, призванные оживить блекнущий интерес к республике. Одной из них стала доктрина так называемой «Дипломатии Великого Шелкового пути». Не подкрепленные ни конкретными экономическими мерами, ни организационными шагами, надежды на очередную порцию инвестиций за счет расширения транзитного потенциала не увенчались успехом.

В 1999 году, видя бесперспективность дальнейшего сотрудничества, международные институты и страны-доноры фактически заморозили программы помощи республике. Распродав большинство активов, так и не сумев принять грамотную стратегию действий, государство уже не могло остановить спада. Средств на поддержание национальной экономики на плаву хронически не хватало. Внешний долг перевалил за 1,5 миллиарда долларов — сумма значительная при том понимании, что ВВП республики едва достигал 5 миллиардов долларов. Жизненный уровень населения опустился до рекордно низкой отметки. В поисках заработка примерно 700 тысяч граждан, или третья часть трудоспособного населения, были вынуждены уехать за рубеж. Промышленность почти бездействовала. Предпринимательская активность ограничилась бартерными и транзитными сделками. Страна скатывалась в пучину социально-экономических проблем.

К концу 1990-х в силу слабости власти, усиления оппозиции Кыргызстан все чаще ассоциировался не с «островком демократии», а скорее с очагом нестабильности. Нарастала критика со стороны западных правозащитных организаций, в частности ОБСЕ. С другой стороны, возможность масштабного кризиса в Кыргызстане являлась вопросом чрезвычайной важности для всего региона, поэтому режим Акаева продолжал пользоваться поддержкой, в основном моральной, партнеров по СНГ. В материальном плане речь шла о мелких кредитах, а также о частичной реструктуризации долгов.
Баткенские события 1999—2000 годов, когда южные районы республики подверглись нападению нескольких десятков боевиков, показали всю слабость кыргызского режима. На этом фоне обострились взаимоотношения с Узбекистаном. Сосед обвинил Бишкек в неспособности контролировать ситуацию у себя стране и дать отпор экстремистам. Пугало то, что за их спинами отчетливо проглядывалась «рука» талибского Афганистана.

Положение изменилось после 11 сентября 2001 года, когда главные города США стали мишенью для ударов международного терроризма. Уже в декабре президент Акаев поддался на уговоры и согласился разместить авиабазу сил НАТО на своей территории для контртеррористической операции в Афганистане. Определенные средства в виде платы за аренду авиабазы, наем рабочих, различные услуги получила и оскудевшая казна государства. Как из рога изобилия, с той стороны Атлантики вновь посыпались обещания о крупных инвестиционных вложениях в качестве откупных за лояльность. Радовало синхронное умолкание западных критиков акаевского режима в сфере соблюдения прав человека и демократии. К тому же решительный удар по рассаднику международного терроризма — движению «Талибан» — должен был рикошетом ударить по исламским радикалам в Ферганской долине, так сильно беспокоивших Акаева в последние годы.

В общем, взгляды Бишкека и Вашингтона совпали весьма своевременно. Иностранную военщину встречали с большим оптимизмом, с нею связывались шансы как на укрепление региональной стабильности, так и на реанимацию экономики.
Почти двухтысячная группировка коалиции, задействованной в операции в Афганистане, расположилась в аэропорту «Манас» в пригороде Бишкека (после подгонки необходимой инфраструктуры преобразована в военную базу «Ганси»). Это вновь пробудило ослабевшее было стратегическое соперничество вокруг республики. Оживились ее контакты с Москвой. Уже в 2002 году эскадрилья самолетов ВВС России под вывеской сил быстрого реагирования ДКБ СНГ расположилась в аэропорту города Кант, всего в нескольких десятках километров от места дислокации сил НАТО. Данное решение, по оценке официального Бишкека, свидетельствовало о решимости Москвы действовать твердо в обеспечении безопасности в Центральной Азии. При этом попытки представить указанный факт как некий вызов Штатам являются грубой ложью и предпринимаются для того, чтобы вбить клин в отношения стратегического партнерства между Россией и США.

Изменчивая стратегическая конъюнктура в регионе и политика «протянутой руки» Бишкека, как окрестили ее некоторые эксперты, обрекла страну на лавирование между интересами конкурирующих держав. Проще говоря, руководство республики вынуждено было формировать прагматику внешней политики, в первую очередь исходя из инстинкта самовыживания. Впрочем, такова, наверное, участь большинства отсталых государств. Существование в кредит для подобной категории — явление вполне нормальное, однако оно часто связано напрямую с ущемлением собственного суверенитета.

Между тем начиная с 2004 года в ОБСЕ и других западных структурах, специализирующихся в области прав человека, в жестких тонах заговорили об откате страны от демократии. В Бишкеке усмотрели в происходящем элементы диктата и дали отпор. «Тревогу вызывают новые международные политические технологии, реализуемые в благопристойной упаковке типа «бархатных революций», — заявил Акаев.
То, что 2005 год окажется для Кыргызстана непростым, понимали все: февраль—март — выборы членов законодательного собрания, конец октября — выборы главы государства. Но хроника дальнейших событий не может не изумлять как своей стремительностью, так и простотой и незатейливостью.

Всплеск негодования результатами выборов в парламент привел сторонников оппозиционных кандидатов к открытым формам протеста. Формальным поводом тогда послужили подтасовки режима в ходе голосования. Хотя истинные мотивы накапливались не один год. В основе своей они сводились к борьбе различных кланов за власть, новый передел имущества и капитала. Безработица, другие социальные неурядицы обеспечили массовость выступлений. Первым заполыхал юг. Официальный Бишкек, по крайней мере публично, ограничился заявлениями о происках «неких сепаратистов и наркобаронов», стоящих за демонстрациями, и уверениями, будто бы ситуация находится под полным контролем.

На практике не наблюдалось никаких признаков этого самого контроля. Пассивность акаевской команды, а возможно, боязнь «большой крови», безнаказанность погромов лишь раззадорили манифестантов. Теперь их требования сводились к одному — отставке президента. После длительного периода общественной апатии и интеллектуального иждивенчества люди постепенно начали заряжаться энергией революционных перемен.

Страсти достигли апогея 24 марта, когда отряды восставших захватили ключевые государственные учреждения в Бишкеке, включая здание администрации главы государства. Правительство было тут же отправлено в отставку. Аскар Акаев вместе с семьей тайно бежал из страны. По сути, произошел государственный переворот, при котором прежний режим распался, как карточный домик, всего за несколько дней. Улицы и площади городов оказались в плену неуправляемой толпы, среди которой нашлись откровенно криминальные элементы. Бишкек в одночасье был ввергнут в атмосферу беспорядков, акций мародерства и грабежей. Власть буквально свалилась на плечи оппозиции, едва не раздавив ее.

И, тем не менее, смена политического режима в Кыргызстане была неизбежной. И произошла бы рано или поздно. Многие годы об этом ясно сигнализировали бедственное положение людей, межклановые склоки, в частности ввиду ущемленности южных районов, повальная коррупция в эшелонах власти, ущербное поведение президента, его семьи, которые перешли границы дозволенного. Консенсус элит, который худо-бедно обеспечивал академик-президент, оказался забыт, его нехитрые политические маневры — безрезультатны, опора на демократические круги Запада — призрачной. Так и повисшей в воздухе осталась проблема преемственности власти в качестве весомой в местных условиях предпосылки для поддержания стабильности. Имидж официального руководства упал настолько, что любой вменяемый кандидат на высший пост должен был дистанцироваться от режима.

Любопытная деталь: если оценить ряды оппозиции, фактически совершившей переворот в Кыргызстане, то главной действующей силой явились представители кыргызской элиты. Курманбек Бакиев, в недавнем прошлом премьер-министр, Феликс Кулов — экс-вице-президент и мэр столицы, Роза Отунбаева — бывший министр иностранных дел, Ишенкуль Болджурова — министр образования, также с приставкой «экс». Этот список можно дополнить очень известными именами. И все «бывшие». Хотя известность, творческий потенциал, работоспособность и умение руководить сохранились. Вот это, очевидно, и оказалось одним из самых серьезных стратегических просчетов Аскара Акаева. Кадровая политика, проявлявшаяся в бесконечной ротации властных структур, когда большинство министров сменялось не реже чем раз в полтора года, отражалась не только на работоспособности и стабильности соответствующих министерств и ведомств. Да и критерии подбора высших функционеров мало соответствовали интересам государства. Они часто диктовались не профессионализмом и порядочностью кандидатов — во главу угла ставились беспрекословная преданность, родственная близость. В подобном окружении правитель закономерно мог наблюдать за происходящим лишь сквозь «розовые очки».

Однако нельзя и преуменьшать значение внешних факторов. Источники, например, указывают на то, что волнениям предшествовал прием лидеров оппозиции в посольстве США, перед которыми даже провели некий инструктаж по образцу смены правящих режимов в Грузии и на Украине. Некоторые наблюдатели вовсе на роль «архитектора» кыргызской революции выдвинули американского посла в Бишкеке Стивена Янга.
С точки зрения стратегии «цветные революции» не что иное, как продолжение позиционной борьбы времен США—СССР. Их цель — окончательное выдавливание из региона России как потенциального противника. Среди мотивов упоминались также отказ Акаева переменить статус «Ганси» с временного на постоянный и в целом его пророссийская ориентация. Сам экс-президент комментирует это следующим образом: «Я всегда считал, что Кыргызстан в соответствии с заветами наших предков способен успешно развиваться только в тесном союзе с Россией. Американцам это не нравилось. После того, как в 2001 году они обосновались на авиационной базе в «Манасе», мы пошли на создание российской авиабазы в Канте. Мне кажется, что это переполнило чашу терпения Вашингтона. В каждой стране они хотят видеть руководство, которое было бы однозначно ориентировано только на США».

Уже в июле 2005 года состоялись президентские выборы, проходившие все так же под бдительным присмотром ОБСЕ. На этот раз, правда, претензий о нарушениях в ходе избирательной кампании почти не прозвучало. Иначе говоря, Запад, в первую очередь Штаты, предоставили определенный кредит доверия новоизбранному президенту Курманбеку Бакиеву и возглавившему кабинет министров Феликсу Кулову.
Увы, к огорчению американцев Курманбек Бакиев при покровительстве ШОС поставил под сомнение «целесообразность дальнейшего военного присутствия США в республике». На поверку оказалось, что этот шаг не являлся сменой парадигм в сторону России или Китая, а лишь банальным желанием увеличить арендную плату за «Ганси».

Так или иначе, Кыргызстан стал первой республикой Центральной Азии, где смена власти произошла путем революции. Столь активно культивируемая Западом в середине 1990-х «витринная демократия по-кыргызски» в 2005-м разбилась вдребезги. Пришла новая плеяда кыргызских политиков, но потуги вывести на траекторию роста страну, которая скатилась до уровня беднейших стран мира, терпят фиаско. Сумрачными остаются надежды на спасительный глоток инвестиций из-за рубежа, особенно в свете погромов, сопровождавших бишкекский бунт. Едва ли можно ожидать скорого зарубцовывания традиционных для местного общества рецидивов, как землячество, коррупция, клановость. Тем более на фоне сравнительно скромного исторического опыта государственности. Наконец, предстоит искать адекватные меры в ответ на вызовы, которые проистекают от религиозного экстремизма, терроризма и перипетий «большой игры» в сердцевине Евразии.

Но «революция тюльпанов» в Кыргызстане дала обильную пищу для прогнозов о неизбежной схожести сценариев передачи власти в соседних центральноазиатских республиках. Окажутся ли они пророческими, покажет только Время.