История на постсоветском пространстве постепенно стала превращаться, как это уже бывало не раз в годы существования СССР, из науки в идейно-политический инструмент власти.

Обращение к истории народов Центральной Азии в российской и региональной историографии выявило ряд характерных черт, присущих, как отечественной, так и всей постсоветской исторической науке. Основными среди них стало обращение к истокам формирования этнонациональной государственности, исторической географии, этногенезу соответствующих народов и их взаимоотношениям с другими народами (прежде всего, соседними) на протяжении веков. К сожалению, наряду с серьезными и объективными подходами к сложным, нередко конфликтным по своему содержанию, проблемам, проявились и другие, явно не относящиеся к науке.

Жанр околонаучной «фэнтези» приобрел соответствующий переживаемому историческому периоду масштаб. Интерпретация исторического развития народов Центральной Азии и процессов становления их национальной государственности с момента обретения бывшими советскими республиками независимости имеют особое значение как в идеологическом, так и общественно-политическом смысле в этих странах и за их пределами.

История на постсоветском пространстве постепенно стала превращаться, как это уже бывало не раз в годы существования СССР, из науки в идейно-политический инструмент власти. Это достаточно хорошо прослеживается в тех из государств СНГ, где движение по направлению к демократии было подменено созданием всякого рода квазидемократических муляжей и становлением режимов несвободы различной степени репрессивности. Имея в виду особенности общественно-политического развития государств Центральной Азии, в большинстве из которых так и не было создано гражданское общество, а трактовка демократии приобрела исключительно своеобразные черты, обращение к истории официальными «интерпретаторами» происходило в целях идеологического укрепления существующих режимов.

Большие трудности стали испытывать те, кто занимался историей в научных интересах. Как в России, так и в странах Центральной Азии появился целый слой официальных историографов. Примечательным фактом является их профессиональная «подготовка»: подавляющая часть в годы существования СССР работала над темами «советской внешней политики», занималась «научным коммунизмом» или обоснованием «объективно-положительной роли Российской империи». В институционально-социальном отношении все они, так или иначе, занимали определенные номенклатурные посты в академических или «научно-партийных» учреждениях. Несмотря на различия в используемой ими аргументации, варьирующейся от демонстративно либеральных тезисов «нелинейного развития истории», призывов к «взвешенным оценкам» исторических фактов и событий до крайних националистических утверждений, содержательная часть их воззрений не оставляет сомнений относительно их реального консерватизма, слабой профессиональной подготовленности и перманентной конъюнктурности. Этноцентрические схемы исторического развития, популяризируемые частью данной общности можно объяснить выказыванием известного британского писателя Дж.Оруэлла о том, что «всякого националиста преследует мысль, что прошлое можно – и должно – изменить».

Анализ опубликованных учебных материалов и научно-исследовательских работ в государствах Центральной Азии по проблемам роли и места Российской империи, Советской России и СССР в истории соответствующих народов позволяет сделать ряд предварительных утверждений, имеющих, помимо всего прочего и отношение к восприятию российскими политическими кругами и общественностью происходящих в этой области процессов, а также освещению российскими СМИ особенностей концепций национальной истории в работах учёных центрально-азиатских государств.

Во-первых, обнаруживается исключительно слабое знакомство российской стороны с контекстной (а не селективной) интерпретацией конкретных исторических событий и фактов; диффамационный характер озвучиваемых в этой связи обвинений в адрес современной национальной историографии конкретных государств.

Во-вторых, демонстрируется попытка внедрения в общественное сознание искусственных, не соответствующих историческим реалиям схем, призванных обеспечить господство политизированных конъюнктурных концепций, рассчитанных на создание искаженного представления о подлинной истории народов региона в собственных политических интересах.

В-третьих, проявляется некомпетентность и профессиональная неподготовленность, обусловленная незнанием истории, исторической географии, этнологии, языка и традиций соответствующих народов региона, что порождает «политическое мифотворчество» и позволяет всякого рода неофитам вторгаться в серьезные научные проблемы.

В-четвертых, выдвигаются на первый план политические конъюнктурные конфронтационные как по форме, так и по содержанию аргументы, призванные доказать истинность своей позиции при использовании недостоверных фактов.

Всё это, разумеется, не относится к подлинно научным отечественным работам, малочисленные авторы которых стремятся заниматься исследованием как малоизученных, так и, казалось бы, хорошо известных фактов.

В свою очередь, национальная историография ряда государств Центральной Азии также оказалась в сложном положении. С одной стороны, существовал реальный политический заказ, не признающий научно-историческую аргументацию, а, с другой, отчётливо выявилась необходимость новых подходов к изучению проблем, либо подвергнутых забвению в советской историографии, либо получивших соответствующее идеологизированное объяснение.

Обращение к конкретному материалу, главная и наиболее важная часть которого, в силу своей общественно-научной значимости представлена учебными материалами, а также работами, являющимися в определенной степени знаковыми для общественного мнения в соответствующих странах Центральной Азии работами, даёт определенный материал для серьезных научных исследований, посвященных именно этому аспекту исторической науки.

Подводя итоги этой работы, можно выявить основные характерные черты, присущие историографии новых независимых государств Центральной Азии. Так, в частности, на протяжении всех лет независимости своей страны киргизские историки не ставили под сомнение в целом положительный характер присутствия России на территории современного Кыргызстана. Однако наибольшую критику вызывают у них, хотя и в осторожной форме, действия царских властей в отношении киргизов (вытеснение новоприезжими колонистами автохтонного населения; проведение политики, направленной на искусственное обострение отношений с соседними народами), а также процесс этнотерриториального размежевания в Центральной Азии в период существования СССР.

Таджикские историки в своих исследованиях и учебных пособиях, появившихся после окончания гражданской войны в 1997 г., роль России и СССР в восстановлении (именно так трактуется это явление) таджикской национальной государственности характеризуют в целом положительно, за исключением ряда событий, связанных, как они полагают, с покровительственной советской политикой в отношении Узбекистана, расширившего свои территориальные владения за счёт исторических (по их мнению) таджикских земель. При этом, основное внимание уделяется именно действиям узбекского руководства по денационализации таджикской истории как в период существования УзССР, так и на современном этапе.

Наиболее сложная и исключительно драматичная для истории и историков ситуация сложилась в Туркменистане. В годы правления покойного президента С.Ниязова в стране был установлен авторитарно-тоталитарный режим, идеологом которого являлся сам глава государства. Интерпретация национальной истории кем-либо кроме него самого была исключена. В части, касающейся российско-туркменских отношений и роли СССР в процессе становления Туркменистана как государства, фактически вся тональность оценок носила жёстко конфронтационный характер и не допускала никаких положительных утверждений. Усиленно насаждался культ Ниязова (Туркменбаши), которому приписывалось авторство компилятивного по своему характеру труда под названием «Рухнама». Именно на его основе велись пропагандистские разработки во всех гуманитарных науках.

Суть исторических воззрений и степень знакомства покойного президента с историей достаточно отчётливо демонстрировали не только многие пассажи этого произведения, но и его речь перед туркменскими студентами 1 декабря 2000 г., названная «Нейтралитет Туркменистана: история, мировоззрение и государственная стратегия». В ней, в частности, содержались весьма примечательные тезисы: «Начиная с третьего тысячелетия до н.э. древние туркменские, или как их называют ученые, прототуркменские государственные образования Алтын-депе, Маргуш, Парфия, Маргиана, Ургенч и другие в значительной степени определяли характер политической, экономической и культурной жизни Востока, уровень взаимоотношений Востока и Запада, Севера и Юга»; «историки подсчитали как-то, что в средние века туркмены имели самое непосредственное отношение к образованию порядка 70-ти государств на пространстве от Индостанского полуострова до Средиземного моря»; «Как вы знаете, мы находились в составе СССР 70 лет. За это время наша экономика пришла в упадок. Но необходимо отметить, что за это же время мы приобщились к культуре, науке, мировым ценностям, у нас были возможности для развития искусства. Но вы должно быть заметили, что потихоньку мы начали упускать свои полномочия, потеряли свою независимость».

Местный Институт истории, будучи напрямую подчинён лично С.Ниязову, занимался поисками древних свидетельств туркменской истории. Красноречивым по своему содержанию является заявление сотрудника Национального Института рукописей К.Джанбекова о том, что «мы тщательно анализируем древние манускрипты, написанные не только на туркменском языке, но и на других языках. Благодаря такой работе нам удалось открыть целую плеяду выдающихся ученых и поэтов - наших соотечественников, которых историки причисляли к представителям других наций. Над этим мы работали и будем работать, и уверен, что мы вернем туркменскому народу еще множество прекрасных авторов и их бесценные творения».

Для большинства историков в Туркменистане в условиях ниязовской диктатуры наступили мрачные времена. Ни о какой-либо исторической науке в широком смысле этого понятия, за исключением лишь археологии, да и то под присмотром властей, говорить не приходилось

Исключительным своеобразием отличается ситуация, сложившаяся с историей как наукой в Узбекистане. С момента создания независимого государства и особенно с 1993-1994 гг., когда в стране интенсифицировался процесс становления авторитарно системы, приобретший законченные формы в конце 90-х гг. ХХ в., национальная история выступала для официальных властей и лично президента И.Каримова в роли инструмента индоктринации общества и идеологической мобилизации его в собственных интересах. Акцент начал делаться на гипертрофированном, основывающемся на мифологизации и селективности фактов отношении к завоевателю и покорителю Тимуру, оцениваемому как положительный политический деятель, воин, стоявший у истоков узбекской государственности. Амира Тимура не называют Тамерланом, так как это имя происходит от исходного Тимурленг, т.е. Тимур-хромой.

Как отмечалось одним из специалистов, занимавшихся проблемами «идеологической историизации» в Центральной Азии, «в восхвалении Тамерлана в Р[еспублике] У[збекистан] доходят до абсурда – вполне серьезно заявляется, что благодаря Тимуру появилось НАТО. Оказывается, Тамерлан остановил нашествие татаро-монголов, в Европе ресурсы бросили на открытие новых земель, была заселена Америка, которая потом с Западной Европой создала НАТО».

Что же касается внешней политики Российской империи в Центральной Азии, то, будучи действительно колонизаторской, в интерпретации ряда авторов она была направлена во многом именно против узбекских, по мнению этих авторов, государственных образований – Бухарского эмирата, Кокандского и Хивинского ханств. Восстание 1916 г. в ряде районов Центральной Азии трактуется как общетуркестанское, а главенствующую роль в нём играл узбекский этнический элемент. Басмаческое движение в Центральной Азии нередко интерпретировалось как национально-освободительное без учёта его региональных, этнополитических и социальных особенностей. При этом подчеркивалась роль узбекского этнического элемента в данном движении.

Создание узбекской государственности в годы существования СССР, включая территориальные очертания современного Узбекистана, сформированные в период Советского Союза, фактически не являются предметом специальных исследований.

В ряде учебников истории выдвигался тезис участия Узбекистана во Второй мировой войне, при том, что в действительности УзССР являлась союзной республикой в составе СССР. Примечательно, что в ограниченном для распространения материале, написанном на узбекском языке и предназначенном для подготовки офицерского состава Вооруженных сил Республики Узбекистан, вплоть до середины 2005 г. существовал исторический раздел, в котором превозносился факт создания Туркестанского легиона и ряда воинских частей в составе Вермахта, оценивавшихся авторами этого пособия, как предтечи узбекских национальных ВС.

«Хлопковое дело» рассматривается как фальсификация и оскорбление узбекского народа, а деятельность Шарафа Рашидова получила самое высокое официальное одобрение.

В последнее время, после ухудшения отношений официального Ташкента с США и европейскими странами, осудившими действия властей в мае 2005 г. в Андижане, власти Узбекистана во многом по конъюнктурным соображениям и с целью заручиться поддержкой российской стороны, отказались от наиболее одиозных «историко-пропагандистских» тезисов, носивших недоброжелательный характер в отношении России. Часть учебных пособий, содержавших открытые выпады и оскорбления, были изъяты из списка рекомендуемой литературы. Однако в действительности, практически весь идеологический инструментарий режима в части «политической археологии» остался прежним. В то же время на региональном уровне полемика между узбекистанской стороной и соседями продолжается по этнонациональным и историко-географическим проблемам.

Таким образом, основными темами, носящими дискуссионный характер и нередко используемыми властями в своих конъюнктурных целях, являются четыре:

- политика Российской империи и Советского Союза (Советской России) в отношении конкретных стран и народов;

- действия колониальной и партийно-советской администрации на соответствующих территориях;

- государственно-образовательный процесс народов региона и роль в нём Российской империи, Советской России и СССР;

- мероприятия царской России, Советской России и СССР в области культуры и просвещения.

Во многих случаях местные историки вполне справедливо обращаются к реальным фактам и канве событий, а также определяют причинно-следственные связи исторических явлений. В этом контексте российская точка зрения должна всё-таки основываться не на эмоциях, а формулироваться с учётом двух основных исторически обусловленных фактов.

Во-первых, нынешняя Российская Федерация не несёт исторической ответственности за действия царской и Советской России, а также СССР. Это означает, что колониальные захватнические войны, насильственное присоединение территорий, т. е. несправедливые с точки зрения национальной истории народов Центральной Азии акты, не могут одобряться, оправдываться или объясняться в положительном тоне как некая защита современных российских интересов и уж тем более как «славная страница российской истории». С научной точки зрения выдвижение подобных тезисов носит откровенно политический и необъективный характер.

Во-вторых, современная Россия не может использовать исторические события, к которым она не имеет прямого отношения, как политический аргумент во взаимоотношениях с другими странами, в связи с чем она не может прибегать к методу «обратного обвинения» и обсуждать на политическом уровне всё, так или иначе связанное с историческим реалиями царской России, Советской России и СССР в силу своего равенства со странами СНГ, существовавшими вместе с ней в рамках некогда единых государств.

Единственный выход из создавшейся ситуации – это проведение научных исследований в России без какого-либо администрирования или политизации, в области, касающейся рассмотрения таких вопросов как: отсутствие исторических основ у ряда существующих современных государств; политика депопуляции в отношении иноэтнических общностей, проводившаяся на территории современных государств их властями в разные исторические эпохи и в периоды пребывания в виде территорий или государственных образований в составе других государств.

Отказ от любых попыток провести реальную или мнимую «диалектическую связь» между политикой и исторической наукой, которая имеет собственное видение происходивших процессов, позволяет избежать пропагандистских кампаний и взаимных обвинений. Всё-таки история принадлежит народам, а заниматься ею должны профессионалы, а не пропагандисты.

Артём Улунян – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, член экспертного совета ИА «Фергана.Ру». Живет в Москве.

16/03/2007, ИА Фергана.Ру